Признаться, я НЕ фэн историй о Пеппи Длинныйчулок. Зато рассказы об Эмиле из Лённеберги и о Малыше и Карлсоне остаются до сих пор самыми любимыми из детства. И всё же при всей моей любви к героям книг писательницы, мудрости слов Астрид Линдгрен о том, как нужно растить без наказаний детей, любить и лелеять уверенных в себе личностей, огромном влиянии писательницы-Линдгрен на детскую литературу и европейскую жизнь в целом, увы – внутри меня закрываются все двери, когда я начинаю думать о человеке-Линдгрен. А всё потому, что не могу ей простить брошенного сына.
Астрид Линдгрен в своём кабинете в Стокгольме за 5 лет до смерти в 2002 году. Фото отсюда
Сейчас ещё стало модным «работать» над имиджем успопших знаменитостей. Как правило, этим занимаются родственники или другие заинтересованные лица, чтобы стоять красивыми в свете рамп и напоминать о великом наследии и возможности купить брелочек, сумочку или подушечку, без которых современному человеку трудно перезимовать.
Например, не так давно музей Ван Гога в Амстредаме, открытый в своё время потомком Тео Ван Гога, стартовал рекламную кампанию под названием «Friendships for better and for worse». В инстаграмных роликах музей «ненавязчиво» вопрошает, а правильное ли сложилось впечательние о бедном художнике, что он плохо сходился с людьми и обладал весьма тяжёлым характером? «Смотрите, сколько у него было френдов! Он всем писал, обожаемый Винсент! И все его уважали!» Конечно. При этом вы упорно отвергаете версию немецкой пары исследователей, что ухо Винсенту отрезал опытный вехтовальщик и тот ещё самодур Гоген. Потому что правда, как и у многих, делится на удобную для сиюминутного имиджа и не очень. В случае с Гогеном и ухом удобнее оставить всё, как есть: сумасшедший гений, богемный художник и всё такое. А в другом случае удобно выдать графоманство одинокого, больного и отчаявшегося человека за дружбу с великими.
В этой студии Ван Гог проработал три месяца в 1886 году. На этом фото его конечно же нет, но есть все его друзья вроде Бернарда или Лотрека. Фото отсюда
Так и об Астрид теперь рассказывают душещипательные истории о тяжёлой жизни писательницы и книгах, «срисованных с собственной судьбы». Особенно меня поражает, что в некоторых статьях о Линдгрен говорят: «Подросток родила тайно ребёнка». И это от женатого мужчины, который был на 30 лет старше и имел семеро детей. И только потому, что у «девочки» не было денег и желания жить с ребёнком в позоре, она оставила «горячо любимого младенца» на попечение приёмных родителей. Простите, но меня возмущает такое откровенное искажения фактов. Поясню, почему.
Астрид родила сына в 1926 году, когда ей было 19 лет. Роман с женатым Блумбергом она скорее всего начала, когда ей было около 17-18 лет. Но даже в этом возрасте в послевоенной Европе человек (тем более из бедной семьи) уже считался вполне себе взрослым. И тем более в 19 лет большинство женщин уже имели по двое и больше детей. Поэтому называть 19-летнюю молодую, здоровую и полную сил женщину, которая вполне осознанно оставалась в отношениях с женатым мужчиной, – подростком, это перебор даже для сегодняшнего времени, не говоря уже о тех реалиях. К тому же если бегло просмотреть историю Швеции, которая была нейтральной в Первой мировой войне, именно 1926 год приходится на период расцвета шведской экономики. Спад и кризис мировой экономики настигли Швецию годами позже. А до этого никто не голодал. Всё было очень даже цветасто по сравнению с остальной Европой.
Про «женатика» конечно же говорят, что на самом деле он уже был и без Астрид на стадии развода с естественно нелюбимой женой (семеро детей не в счёт – кого они вообще интересуют все эти дети, правда же?). Однако Астрид нужно было удалиться, чтобы её редактора не обвинили в намеренном развале брака и не преследовали по закону. Другие источники утверждают, что Астрид Эрикссон, будущая Линдгрен, напрочь отказалась выйти замуж за своего редактора, поэтому уехала. Угу. Охотно верю. Только если честно, мне совершенно всё равно, что у них там были за проблемы. От их игр в приличия, гордость или во что там ещё пострадал маленький невинный ребёнок – сын Линдгрен. Кстати, Астрид пережила своего сына на 16 лет.
При этом я читаю рассказы самой писательницы, какое счастливое у неё было детство, замечательные любящие родители, особенные братья-сёстры, все прекрасное, розовое и пушистое. Да. Именно поэтому она убралась с животом в чужую страну (в Данию), родила тайно в непонятной клинике без указания отцовства и, будучи вполне себе взрослой женщиной, бросила собственного «горячо любимого ребёнка» бог знает на кого. Естественно, именно так и поступают люди с любимой и любящей семьёй. Правда же?
И, простите, но что это за определение такое? (прим. Это снова к слову об имидже, не о грехах Астрид!) Когда бы она успела «горячо полюбить» своего брошенного малыша, если оставила его практически сразу после родов? Я не знаю ни одной женщины, которая бы в минуту родов кого-нибудь горячо любила. Потому что там просто не до этого. Любовь к ребёнку НЕ приходит с обрезанием пуповины. Это процесс, длиною в жизнь. Иногда женщине нужно время, чтобы разобраться со своим телом и чувствами, привыкнуть к новым условиям и к новой себе. И это нормально, чтобы там ни говорили.
Ну и стандартный вопрос, почему она даже после того, как хорошо устроилась, забрала своего сына из чужой семьи только из-за болезни приёмной матери – то есть 5 лет спустя? Хотя и здесь некоторые источники утверждают в опрадание Линдгрен, что она забрала сына как только стала замужней. Мол, в Швеции того времени считалось позором иметь детей без мужа. Поэтому позже Ларс был усыновлён и получил фамилию отчима – Линдгрен. То есть выходит, что позор был страшнее, чем бросить ребёнка? Видимо, лучше не думать об этом. Другие времена, другие нравы. К тому же я сама никогда не была в подобной ситуации и не могу даже представить тот шквал отчаяния, который мог заставить молодую женщину, полную сил, отказаться от своего малыша. Так же есть свидетельства о том, что писательница страдала хронической депрессией и достаточно тяжело переживала о случившемся на протяжении всей своей долгой жизни. Тем не менее это не мешало ей меланхолично высказываться о том, что без «эпизода в биографии» с брошенным внебрачным ребёнком и боли утраты она бы была всего лишь одной из многих писательниц, и никогда бы не достигла мирового признания. Без комментариев, как говорится – я теряю дар речи от такого. Увы, я не могу принять её поступок и тем более не готова играть в имиджевые игры потомков. Хотя весьма благодарна Астрид Линдгрен за книги и за моё счастливое детство.